26 июня 2012 года на дипломатической конференции ВОИС был одобрен окончательный вариант Пекинского договора по аудиовизуальным исполнениям (ПДАИ, Beijing Treaty on Audiovisual Performances). Его текст можно найти здесь. После ратификации 30 странами Договор вступит в законную силу. ПДАИ станет третьим международным соглашением в ряду так называемых «Интернет-договоров ВОИС» (WIPO Internet Treaties). К ним относятся также Договор ВОИС по авторскому праву (ДАП) и Договор ВОИС по исполнениям и фонограммам (ДИФ), действующие с 2002 года. Одна из основных целей этих документов — обеспечить надлежащий уровень правовой охраны наиболее распространенных объектов интеллектуальных прав в цифровой сфере.
Первые договоры были утверждены еще на Дипломатической конференции ВОИС по некоторым вопросам авторского права и смежных прав 20 декабря 1996 года. Их содержание не охватывало права актеров, музыкантов, танцоров и иных лиц, чье исполнение фиксировалось в аудиовизуальных записях. Поэтому участники конференции приняли специальную «Резолюцию в отношении аудиовизуальных исполнений». Первоначально планировалось, что особенности регулирования этого нового вида смежных прав будут закреплены в дополнительном протоколе к ДИФ, который должен был быть принят в 1998 году. Но обсуждение затянулось на долгие годы, и привело в итоге к разработке полновесного договора.
В чем же особенность и ценность нового Договора? Приведет ли он к изменениям в регулировании цифровых интеллектуальных прав? Помогает ли в поиске баланса интересов правообладателей и пользователей? Ответы на эти вопросы и постараемся сейчас найти.
Для начала отметим главное — ПДАИ, хотя и отличаясь рядом деталей, является составной частью системы Интернет-договоров ВОИС. В своей основе он повторяет и закрепляет те же самые правовые подходы, которые были заложены в ДИФ, в первую очередь, и в ДАП. К новому договору можно отнести все те характеристики, которые применимы к предыдущим документам. Поэтому перспективным будет рассмотреть влияние всех трех Договоров на существующие интеллектуальные права в цифровой сфере, а также обсудить основные тенденции развития таких прав. После этого можно выделить наиболее заметные отличия нового Договора.
Поначалу воспринятые с явным энтузиазмом, Интернет-договоры всего за несколько лет, по мнению ряда экспертов, почти утратили все свое значение. Так, в некоторых судебных делах, рассматривавшихся в США, нормы Интернет-договоров не признавались применимыми, по мотивам ли того, что их положения не нашли отражения в американском законодательстве, либо же из-за сведения их роли к простому источнику дополнительного толкования нечетко сформулированных норм права США. Конечно, проблема заключается не в тонкостях имплементации этих международных соглашений, а в недостатках или, точнее, недостаточной прогрессивности правовой концепции, положенной в их основу.
Активно ведущаяся сегодня дискуссия относительно острой потребности не просто в защите прав творцов, но в обеспечении беспрепятственного распространения знаний и поддержке творческой активности максимально широких слоев общества имеет давнюю историю. Еще в 1845 году американский судья в деле Emerson v. Davies называл устаревшим авторско-правовой подход к защите интересов создателей произведений. По его мнению, единоличные права на результат творчества недопустимы, поскольку любой подобный результат заимствует мысли, идеи, образы или языковые средства, созданные и многократно использовавшиеся иными людьми. В свою очередь, каждое новое произведение также попадает в копилку национального достояния и активно участвует в новых творческих процессах. Отсюда недопустимость и аморальность монополии на любой из элементов общественной культурной жизни, неисчерпаемой, многообразной и обогащающей все человечество.
Авторское же право исходит из презумпции, что автор, благодаря ли божественному вдохновению, озарению гениальности, благосклонным музам или собственному упорному труду, но в любом случае, при отсутствии явного копирования чужих достижений, является единственным творцом произведения, а потому и правомочным обладателем монополии на него. Также авторское право с момента своего появления развивается как некий ответ на технические изменения, посягающие на доход авторов от использования их произведений. Научно-технические преобразования в обществе отражаются в нем, прежде всего, в виде ужесточения охраны, увеличения ее сроков и закрепления за творцами все новых правомочий на появляющиеся новые способы использования произведений. Отсюда отчетливое противопоставление в праве интересов автора и пользователей: первый ищет все более надежные способы контролировать использование своего труда иными лицами и получать от этого доход, а вторые, очевидно, стремятся пассивно этот труд потребить. Отдельные, крайне малочисленные случаи использования произведений без согласия авторов в личных или общественно-полезных целях лишь подтверждают общее правило. Соответственно, для законодателя более важна была творческая активность самих авторов, которую и призвана стимулировать монополия на коммерческое использование произведений. Тогда как пользователям отводилась довольно пассивная роль потребителей чужого творческого результата. Но в эпоху бурного развития глобальных телекоммуникационных сетей и цифровых технологий, пользователи стали играть роль все более активную.
Производство, распространение и обмен основными ценностями современного информационного общества — знаниями — возможны лишь при изменении давних правил. Пользователи, и общество в целом, заинтересованы в неограниченном доступе к знаниям, заключенным в охраняемых произведениях. Без этого снижаются возможности технологического развития и появление инноваций. Более того, новые цифровые технологии, такие как социальные сети, сервисы Web 2.0, различные инструменты для воспроизведения и обработки контента, побуждают все большее число людей не просто к распространению чужих материалов, но к их творческой переработке, созданию на их основе новых, зачастую не менее оригинальных произведений.
И здесь прежняя авторско-правовая монополия все чаще становится объектом критики. Она блокирует творческий потенциал большой части общества в угоду значительно более узкого круга создателей контента, условно признаваемого «первоначальным». Теперь законодатели при расширении правомочий авторов на новые способы использования их произведений, особенно в цифровой сфере, все чаще сталкиваются с массовыми призывами искать баланс интересов авторов и правообладателей. Прежняя правовая модель вызывает все больше нареканий.
В качестве яркого примера этого противостояния можно привести ожесточенные споры вокруг закона США DMCA. Закрепив за авторами правомочия внедрять технические меры контроля за использованием произведений и запретив их обход и удаление, законодатель создал ситуацию, когда пользователи цифрового контента оказались более ущемленными в своих возможностях, чем пользователи произведений, воплощенных в материальных объектах. Например, покупатель бумажной книги может свободно делать в ней записи, копировать интересные отрывки, давать почитать знакомым, тогда как приобретатель электронной книги, защищенной системами DRM или иными программами, нередко способен читать ее лишь на определенных устройствах, не может передать ее на время или продать кому-либо, или вносить в нее какие-то заметки и правки. Словом, рожденные для облегчения передачи информации, цифровые технологии зачастую накладывают на применяющих их лиц больше ограничений, чем прежние технологии.
В ходе подготовки Интернет-договоров ВОИС все эти вопросы также были появились на повестке дня. Адепты традиционной правовой модели стремились закрепить за собой правомочия лицензировать как можно большее количество операций с их контентом в цифровой сфере. Считается, что итоговые документы ограничили их притязания. Им было предоставлено новое право на «доведение до всеобщего сведения», представлявшее собой право на распространение цифровых экземпляров произведений в глобальной сети. Предполагалось, что оно не будет включать в себя широкого перечня операций и что национальные законодатели закрепят для цифровой сферы соответствующий набор ограничений и исключений из авторских и смежных прав.
При этом Интернет-договоры нельзя назвать примером взвешенного баланса интересов авторов и пользователей. Конечно, они не содержат наиболее одиозные требования правообладателей. Но основаны они на той же концепции «собственности» (или монополии) правообладателей на творческий результат, распространившей на цифровую сферу все те же пределы активности пользователей.
Впрочем, исходя из правового статуса этих Договоров, иная ситуация была маловероятна. Они не смогли бы стать шагом к появлению в глобальной сети новых правил, переносящих центр внимания с интересов авторов на потребности общества в целом. Интернет-договоры являются «специальными соглашениями» по смыслу статьи 20 Бернской конвенции. Они могут либо предоставлять большую защиту авторам, либо содержать не противоречащие самой Конвенции положения. Это значит, что подобного рода международные соглашения, в принципе, к сожалению, ограничены в возможности привносить революционные преобразования в традиционную модель регулирования интеллектуальных прав. Их статус во многом предопределяет их содержание. А потому приверженность Договоров существующей правовой концепции ведет лишь к переносу на цифровую сферу всех недостатков сферы традиционной, и не отвечает новым потребностям. Потому в момент своего появления эти Договоры уже становились устаревшими.
По мнению ряда экспертов, шанс достичь хотя бы некоторого баланса интересов правообладателей и пользователей едва ли реализуем на уровне международных соглашений, и даже национальных законодательств. Скорее изменения пойдут «снизу», путем заключения разного рода соглашений об условиях сотрудничества между различными участниками новых цифровых отношений. И таких попыток в последнее время появляется достаточно много, о чем уже неоднократно упоминалось в данном блоге (смотрите здесь, здесь и здесь). Если уж вспоминать о концепции «естественного права», характеризующей право как инструмент фиксации складывающихся в обществе правил взаимоотношений, то как раз в связи с этими тенденциями в авторском праве. Подобного рода соглашения и новые принципы взаимодействия в сети со временем должны найти отражение в законодательстве и судебной практике.
Подводя итог, можно сказать следующее. Интернет-договоры ВОИС (и ПДАИ не стал исключением) лишь в малой степени посвящены регулированию новой цифровой сферы. Те незначительные нововведения в Интернет-договорах, которые касаются глобальных сетей, существенно ситуацию не меняют. Основные недостатки договоров эксперты видят, во-первых, в устаревшей правовой концепции; во-вторых, в использовании противоречивых и неоправданно жестких новых правовых инструментов. Право на доведение до всеобщего сведения, даже будучи включенным в национальные законодательства, плохо понимается и применяется на практике. А права на технические меры защиты и управление цифровыми правами, в поисках большей защищенности контента от копирования и распространения, привели к неоправданному ограничению прав обычных пользователей.
То же самое касается и нового договора об аудиовизуальных исполнениях. Действительно, в тех странах (прежде всего, европейских), где право содержит особую категорию смежных прав — права исполнителей — она, как правило, уже распространяется на актеров, музыкантов и иных лиц. В России, согласно п. 2 ст. 1317 Гражданского кодекса исполнители обладают целой гроздью правомочий на запись звуков и/или изображений их исполнения (т.е. и на аудиовизуальную) и на использование такой записи любым способом. В ряде иных стран (прежде всего, находящихся в южном полушарии), где такого вида прав еще не предусмотрено, не всегда есть экономические, социальные и технологические возможности обеспечения новых прав исполнителей (особенно, зарубежных).
В США, например, где законодательство не содержит такой общей категории прав, как «права исполнителей», новый договор создает ряд иных сложностей. В настоящее время в законодательство имплементированы нормы, регулирующие права отдельных видов исполнителей (например, музыкальных в соответствии с требованиями ДИФ). Причем система их прав достаточно сбалансированная, в большей или меньшей степени отвечающая интересам как самих исполнителей, так и заинтересованных пользователей. Новый договор может быть теперь использован в целях новой попытки ассоциаций правообладателей отвоевать себе больше прав, чем им предоставляет действующее право. А это значит, что на данном рынке опять грядет время нестабильности. Подобный опыт уже был. Так, необходимость имплементировать в американское законодательство нормы ДАП привела к появлению «драконовского» DMCA, о котором уже упоминали.
В отличие от многих европейских стран, право США не содержит и такого понятия, как «право на доведение до всеобщего сведения». Принадлежность такого права авторам и исполнителям признали судьи лишь в небольшом количестве судебных решений, которые были сурово раскритикованы экспертами и правозащитниками. Внедрение в закон нового права может привести либо к его бездействию (что с ним уже бывало), либо, что гораздо хуже, к очередному ущемлению прав обычных пользователей. Приведем пример.
Сегодня американские суды признают правонарушение в виде нелегального распространения цифрового экземпляра охраняемого результата интеллектуальной деятельности в Интернете завершенным только после того, как этот экземпляр будет загружен третьим лицом. Простое выкладывание файла в сети чаще всего не считается нарушением. Право на доведение до всеобщего сведения может кардинально изменить эту ситуацию. Если файл в сети станет доступным для иных лиц, даже вследствие ошибки или технических неполадок, уже можно вести речь о привлечении к ответственности инициатора такой ситуации.
Далее, охрана технических мер защиты и информации об управлении правами, предусмотренная Интернет-договорами, ставит под серьезную угрозу действенность концепции «добросовестного использования» (fair use). Многие исследователи признают ее выдающимся достижением правовой мысли США. Эта концепция лишь в малой степени представлена в законодательстве иных стран (например, в виде европейской fair dealing). Ее суть сводится к тому, что помимо прямо предусмотренных законодательством ограничений исключительных прав авторов и исполнителей, пользователи могут в целом ряде иных, самых разнообразных ситуаций использовать охраняемые объекты без согласия правообладателей. Сфера действия этой концепции постоянно расширяется судебной практикой и многочисленными Кодексами наилучшей практики, служащими надежными путеводителями в свободном использовании охраняемых объектов в самых разных сферах общественной жизни. С учетом сказанного выше о возрастающей творческой активности пользователей в цифровой сфере, fair use как раз отвечает потребности нахождения разумного баланса интересов правообладателей и пользователей. Этот правовой механизм вполне достоин того, чтобы укрепиться в законодательстве иных стран, в том числе и России.
Многие опасаются, что fair use может быть серьезно ограничено. Например, незаконными станут ряд действий по переработке и распространению видеоконтента (на таких сервисах, как YouTube): при изготовлении новых клипов, использовании выдержек из чужих аудиовизуальных материалов почти никогда не указывается подробная информация о правах на все включенные отрывки, а без нее новый клип, который сам вполне может быть результатом творчества, будет считаться созданным с нарушением закона. Кроме того, запрет на обход технических мер защиты сам по себе поставил вне закона многие действия по свободному использованию произведений. Действительно, даже обладая правом использовать объект без согласия правообладателя, пользователь не сможет им воспользоваться, ведь запрещен обход технических мер, с помощью которых защищен такой объект. Возникает сложный и крайне противоречивый юридический конфликт: технологические особенности существования произведений в цифровой сфере серьезно ограничивают законные права большого количества пользователей. Сегодня в США это одна из сложнейших проблем авторского права. Чтобы воспользоваться концепцией fair use пользователям приходится с огромным трудом в очень сложном порядке получать специальное разрешение на обход технических мер защиты, использованных правообладателями.
С 2010 года эта проблема мигрировала и в российское право. Из п. 3 ст. 1299 Гражданского кодекса была исключена фраза «кроме случаев, когда настоящим Кодексом разрешено использование произведения без согласия автора или иного правообладателя». Она освобождала от ответственности за обход технических мер тех лиц, которые имели право свободно использовать охраняемый объект. Теперь и им требуется особое разрешение на преодоление защиты, чтобы иметь возможность просто реализовать свое право.
Защита технических мер и информации об управлении правами была предусмотрена Интернет-договорами. Но они не требовали распространять данное правило на случаи свободного использования произведений. Уже в процессе имплементации этих положений в национальные законодательства, ссылка на данные договоры была использована для нарушения столь хрупкого и уязвимого баланса интересов правообладателей и пользователей, что, к сожалению, бросает тень и на сами Интернет-договоры. Данная ситуация, в итоге, лишь добавляет еще один повод для их критики.
В завершение скажем несколько слов об отличиях ПДАИ от иных Интернет-договоров.
Так, важным можно назвать пояснение (сделанное в виде согласованного заявления принявших договор участников), связанное с широким распространением и быстрым изменением цифровых технологий. В отношении права исполнителя возражать против всякого извращения, искажения или иного изменения своих исполнений, способного нанести ущерб его репутации, с должным учетом характера аудиовизуальных исполнений, указано, что с учетом характера аудиовизуальных записей и их изготовления и распространения изменения исполнения, которые осуществляются в процессе обычного использования исполнения, такие, как монтаж, сжатие, дубляж или форматирование, на существующих или новых носителях или в существующих или новых форматах, и которые осуществляются в процессе использования, разрешенного исполнителем, сами по себе не являются изменениями по смыслу статьи 5(1)(ii). То есть указанные действия, совершаемые в рамках обычного использования, не нарушают право исполнителя на возражение против всяких изменений, если исполнитель разрешил использование аудиовизуальной записи своего исполнения и если такие действия не наносят ущерб репутации исполнителя существенным образом. Простое применение новых или измененных технологий или носителей как таковое не является запрещенным изменением.
Далее, в отличие от ДИФ, статья 11 ПДАИ предусматривает, что право исполнителей на эфирное вещание и сообщение для всеобщего сведения в национальном законодательстве может быть полностью заменено правом на справедливое вознаграждение за соответствующее использование. ДИФ, в статье 15, предусматривает подобное ограничение прав исполнителей лишь в отношении фонограмм, опубликованных в коммерческих целях.
В согласованном заявлении к статье 15, посвященной охране технических средств, договаривающиеся стороны попытались, к сожалению, слишком робко, исправить ситуацию, когда эта охрана препятствует свободному использованию охраняемых объектов. В нем сказано, что государства вправе принять меры, которые позволят пользователям, при наличии в законе соответствующих ограничений исключительных прав, обходить технические средства, если такие пользователи имеют доступ к объектам на законном основании и если правообладатель не создал условий, чтобы третьи лица смогли воспользоваться ограничениями исключительных прав. Как видим, это просто диспозитивное, необязательное примечание, которое вряд ли будет соблюдаться законодателем.
Одновременно ПДАИ дает расширительное толкование понятию «технические меры, используемые исполнителями», включая в их число «тех лиц, которые действуют от имени исполнителей, включая их представителей, лицензиатов и правопреемников, в том числе изготовителей, сервис-провайдеров и лиц, участвующих в сообщении для всеобщего сведения или эфирном вещании с использованием исполнений на основе надлежащим образом предоставленного разрешения». Все применяемые ими технические меры ведут к ограничению свободного использования. При этом ПДАИ содержит указание, что это толкование должно распространяться и на применение ДИФ.
С учетом изложенного, с сожалением можно заметить, что Пекинский договор по аудиовизуальным исполнениям, делая шаг в направлении регулирования новых отношений в цифровой сфере, использует устаревающую, противоречивую концепцию. А также полностью забывает о необходимом втором шаге, который привел бы огромную массу пользователей под своды нового правового здания в цифровой сфере. Пока же их интересы остаются почти незамеченными.