С момента зарождения интеллектуального права творчество было его причиной, основой и оправданием. Правовые нормы создавались во благо авторов и ремесленников в эпоху технологических прорывов. На природу творчества нормы опираются, чтобы выявлять достойные охраны результаты. Наконец, одна из основных целей интеллектуального права — закрепление экономических моделей, стимулирующих продолжение креативной деятельности.
В последние годы социальные и естественные науки, как показано далее, серьезно обогатили наше понимание творческого процесса, его происхождения, условий и роли в жизни человека и общества. Оказалось, что творчество выполняет гораздо больше функций, чем предполагалось ранее, и на совершенно иных началах. Понимание подлинных основ творчества переворачивает наш взгляд на традиционное авторское право. Отразилось ли уже это как-то на принципах интеллектуального права? Увы, пока недостаточно. Но коль скоро мы благородно провозглашаем назначением права не просто защиту узких интересов главенствующей политической группы, а упрочение моделей поведения, признанных разумными и справедливыми обществом в целом, нам необходимо учитывать многообразие социальных функций креативности. Как показывают различные тенденции, о которых уже не раз говорилось в блоге, современный ландшафт интеллектуальной деятельности стремительно меняется. Авторское право перестало быть надежной картой, позволяющей ориентироваться в сложностях информационного общества. В таких условиях осмысление правовой роли креативного процесса — возможность привести в порядок саму основу интеллектуального права.
Как это ни удивительно, понятие «творчество», заняв почетное место в юридической науке, закостенело непроницаемой для анализа догмой. Вспомним, каких трудов стоит цивилистам дать ему определение. Чаще всего оно описывается как мыслительный процесс, чьи плоды соответствуют таким размытым характеристикам как «оригинальные», «уникальные», «новые» и, собственно, «интеллектуальные». Понимание упомянутых характеристик — дело само по себе непростое. Нередко они вообще с искажением логики определяются друг через друга (оригинальное произведение — то, которое является новым; уникальное — то, в котором есть оригинальность и т.д.). Сложность толкования привела к закреплению двух презумпций: пока не доказано иное, результаты любой интеллектуальной деятельности признаются творческими; и даже если такой результат не обладает признаками новизны, уникальности и (или) оригинальности, это еще не значит, что он не является творческим (п. 28 Постановления Пленумов ВС и ВАС РФ №5/29). Многие видят в них надежную защиту интересов всех нынешних и будущих авторов. Но на самом деле это не идеальный выход из ситуации. Участники гражданско-правовых отношений вправе рассчитывать на большую ясность закона в установлении перечня охраняемых объектов. Ведь это прямо влияет на их возможности и обязанности. Парадоксальной выглядит ситуация, когда закон наделяет правами и обязанностями, но не уточняет, каких объектов они касаются. Участники правоотношений вынуждены сами решать, подлежит ли правовой охране заинтересовавший их материал. Если он не соответствует критериям охраноспособности, то может использоваться свободно. Но такой анализ требует серьезной культурологической подготовки. И будет с неизбежностью различаться в зависимости от уровня знаний и эстетических пристрастий каждого участника гражданского оборота. Как в такой ситуации вообще определить – охраняется ли, например, некий контент, размещенный в интернете, или нет? Можем ли мы использовать его в собственном творчестве, должны ли потратить время на розыски автора или лучше сразу заказать искусствоведческую экспертизу? Понятно, что составить исчерпывающий перечень объектов невозможно. Творческая деятельность со временем приобретает все новые формы, воплощается в ранее неизвестных результатах. Но расширяя правомочия авторов, мы сужаем сферу свободы пользователей, и наоборот. Не будучи способными вырваться из заколдованного круга, нам лишь остается использовать самый примитивный вариант выявления творчества: признавать результатами интеллектуальной деятельности те объекты, которые упоминаются в законодательном перечне. До тех пор, пока нас не разубедят в этом серьезные доказательства: что объект является грубой копией чужого труда, перечислением общеизвестных истин или простым следствием технологических операций.
Почему возникли такие теоретические проблемы, и можно ли их вообще избежать? Вероятно, сложность ситуации обусловлена тем, что мы с неоправданным упрямством (как заверяют некоторые исследователи, по политическим мотивам) держимся за однобокое, романтизированное понимание креативного процесса и за представления, сформированные в эпоху промышленной революции. Упрощенно, творчество видится нам как тяжкий труд уединенного гения, по вдохновению небес созидающего великие произведения, переворачивающие умы и души современников. Результат такого труда достоин находиться в полном распоряжении его автора, любезно допускающего к нему благодарных почитателей в строго ограниченных случаях (подробнее смотрите, напр., J.Litman «The Public Domain», 1990; R.L.Okediji «The regulation of creativity under the WIPO Internet Treaties», 2009; N.Suzor «Access, Progress, and Fairness: Rethinking Exclusivity in Copyright», 2013). Подобный взгляд стал фундаментом для почти всеобъемлющего исключительного права, однажды чуть не превратившегося в право собственности. На этой основе возводятся разделившие общество стены дихотомии «доступ/исключительность»: любой доступ посторонних к произведению ограничивает монополию правообладателя, а потому возможен лишь с его согласия и на его условиях. И венчающее эту конструкцию признание конституционным, основополагающим права создателя на результат творческого труда, при отсутствии обеспеченного права публики на свободное использование знаний и культурного богатства. Так возводилось здание интеллектуального права. Под его крышей удобно разместилось массовое промышленное производство продукции с применением творческих результатов, а также магазинчик по продаже культурных ценностей. Эксклюзивное право стало возможным передавать организаторам производства или различным посредникам, обещающим авторам выгодно обменять ограниченный доступ к их трудам на достойное вознаграждение. Дабы те в покое и уединении продолжали развивать свой талант. По крайней мере, пока он еще способен приносить прибыль. При этом правообладателей в первую очередь интересует оборот материальных воплощений произведений, поддающийся контролю. В силу их ограниченного количества, потребности публики не скоро будут удовлетворены, что служит залогом сохранения спроса. Доступ к нематериальным объектам (цифровым, например) лимитировать практически невозможно. Отсюда стремление правообладателей ограничить использование контента в интернете, и нерациональное желание распространить на цифровые копии абсолютно неподходящие для этого нормы об объектах материальных.
Так творчество превратилось в отрасль экономики, а общество почувствовало, что чего-то важного оно, похоже, безвозвратно лишилось. Постепенное осознание катастрофической несбаланированности интересов привело к противостоянию публики и правообладателей, значительно обострившемуся в последние годы. И акции, подобные нынешнему устранению общества от обсуждения нового российского законопроекта о борьбе с распространением контента в интернете, нисколько не способствуют нахождению компромисса. «Утрата доверия общества к авторскому праву – наиболее смертоносная угроза, с которой столкнулось авторское право в цифровую эру» — пишет профессор Джессика Литман (Real Copyright Reform, 2010). И еще одна яркая иллюстрация к этому выводу. В настоящий момент в Петербурге проходит международная выставка «Научный туннель Макса Планка», которую за несколько лет посетили миллионы человек на четырех континентах. Она призвана выполнять важную просветительскую задачу — привлекать внимание самых широких слоев общества к глобальным вызовам, стоящим перед нами сегодня, и способам ответа на них. В материалах выставки помимо таких проблем, как познание Вселенной, овладение альтернативными источниками энергии, победа над неизлечимыми заболеваниями, упоминается и социальная проблема копирайта. «Вероятно, сегодня не найдется людей, которые были бы удовлетворены существующим авторским правом. Однако требования изменить правовое положение очень сильно отличаются по своему содержанию. Те, кто на самом деле оказывается в выигрыше благодаря существованию авторского права, а именно индустрия авторских прав, выступают за его дальнейшее распространение и настойчивость в исполнении. С другой стороны, выдвигается целый ряд идей о том, как снизить уровень этой правовой защиты — если вообще не устранить ее как таковую» – озвучивает проблему Рето М. Хилти, директор Института интеллектуальной собственности и законодательства о конкуренции им. Макса Планка.
Словом, конфликт общества и правообладателей порожден специфическим узким пониманием «творческого результата»: как некоего дефицитного объекта, созданного вне общества и не похожего ни на что ранее существовавшее, а потому предоставляемого для ознакомления за вознаграждение и на строго определенных условиях. Но возможен ли иной взгляд на творчество, основанный не на идеализированных представлениях, а на проверяемых данных? И здесь мы подходим к самой сути: что же нам дает современная наука для понимания источника и функции креативности?
До недавнего времени в антропологии господствовала теория так называемого «большого творческого взрыва», или «великого скачка». В ней утверждалось, что в эпоху позднего палеолита, примерно 40 000 лет назад, в результате некоторых генетических мутаций человек приобрел явно выраженные творческие способности. Они обеспечили быстрое накопление знаний и серьезно изменили общественное устройство. Но современные археологические и биологические исследования показали, что начальными творческими навыками обладали еще более древние предки человека сотни тысяч лет назад (см., напр., «Evidence for Early Hafted Hunting Technology» в Science, Vol. 338, от 16.11.2012). Это значит, что на развитие креативности и изобретательности оказали серьезное влияние не просто случайные мутации, но целый ряд биологических и социальных факторов (подробнее смотрите Х.Прингл «Как появилось творческое мышление», «В мире науки», №5, 2013 г., а также дополнительные материалы на сайте Scientific American). Они привели, как минимум, к двум серьезным творческим взрывам, преобразившим жизнь человека.
К биологическим факторам относится значительное увеличение объема головного мозга и, в особенности, его префронтальной коры. Это дало возможность образовывать в мозгу более сложные связи, пробудившие ассоциативное мышление (обнаружение нестандартных взаимосвязей между воспоминаниями, мыслями и наблюдениями за окружающим миром). Именно этот способ обработки информации, дополнив более традиционный аналитический, открыл путь к тому, что сегодня именуется «творчеством». Специалисты понимают его как комбинацию двух элементов: серию вольных ассоциаций, приводящих к неординарным сравнениям и идеям, отшлифованные последующей аналитической доработкой. Концепция, многим хорошо известная по таким моделям, как, скажем, «мозговой штурм». В иной интерпретации, раскладывающей те же элементы на более дробные части, творчество представляет собой совокупность четырех стадий: подготовка (длительное обучение навыкам и сбор информации), инкубация (подсознательная переработка имеющихся сведений для обнаружения неожиданных взаимосвязей), озарение и проверка (Jeanne C. Fromer «A Psychology of Intellectual Property», 2010). Двухступенчатый режим мышления наделил человека серьезным конкурентным преимуществом (в сравнении с постепенно вымершими неандертальцами), и открыл двери многообразным проявлениям креативности – изготовлению невиданных доселе орудий труда и охоты, одежды и жилищ, постижению окружающего мира, искусству и музыке. Но для того, чтобы новый ассоциативный режим мышления приводил к действительно нестандартным решениям (озарениям), была необходима помощь со стороны социальных факторов.
Исследования Льюиса Дина показали, что залогом культурного прогресса человеческой популяции стали развивающиеся коммуникативные навыки. Обмен накопленными знаниями, опытом и мыслями, взаимное подбадривание и поддержка, обсуждение встретившихся сложностей развивали у нас умение находить действительно оригинальные решения задач и создавать невиданные доселе произведения искусства («Identification of the Social and Cognitive Processes Underlying Human Cumulative Culture», Science, Vol. 335, 02.03.2012 г.). Таким образом, было показано, что с момента своего зарождения творческая деятельность ведется не вдали от окружающих, а среди них. Творчество невозможно в пустоте. Без свободного доступа к уже имеющейся копилке знаний, без совместного обсуждения идей оно будет неполноценным и не продуктивным. Биологическим механизмом, обеспечившим лучшую передачу знаний и опыта внутри группы, стало развитие в этот период особых клеток мозга — зеркальных нейронов, позволивших человеку обучаться и осваивать новые творческие навыки посредством подражания (В.Рамачандран «Мозг рассказывает. Что делает нас людьми», 2012). Увеличение продолжительности жизни, произошедшее благодаря растущим адаптационным способностям наших предков, привело к возложению на «пожилых» членов группы особой, ранее неизвестной социальной функции — обучения подрастающего поколения искусствам и ремеслам (У.Спенсер «Генетическая одиссея человека», 2013). И здесь умение подражать пришлось как нельзя кстати для будущих созидателей. Да и сегодня через стадию копирования и подражания проходит творческий путь, наверное, всех талантов. (Любопытно, что в культуре древнего Китая и Кореи копирование выдающихся произведений искусства считалось проявлением особого почтения к чужому мастерству и достойным методом обучения. А в наше время некоторые образцы явного подражания (фанфикшн) становятся не менее популярными, чем первоисточник). В других исследованиях было обнаружено, что серьезные творческие всплески в истории человечества накладываются по времени на стремительные демографические взрывы (см., напр., «Late Pleistocene Demography and the Appearance of Modern Human Behavior», Science, Vol. 324, 05.06.2009 г.). Ученые даже приходят к выводу, что расширение групп (до 150 человек), в которых жили наши предки, и усложнение отношений внутри них — факторы сами по себе чисто социальные, — оказали прямое влияние и на биологические черты ранних людей: благодаря им значительно увеличился объем головного мозга. «Жизнь в большой группе должна была дать толчок эволюции социального интеллекта, для чего потребовался более крупный мозг» – обобщает К.Циммер («Эволюция: триумф идеи», 2012, с. 415). Тесно переплетающиеся социальные и биологические факторы запустили и до сих пор поддерживают не прекращающийся процесс взращивания мировой культуры.
Как видно из сказанного, творческая активность оказалась прямо зависящей от широты социальных связей человека. Они развили в нем особые биологические черты. Обеспечили доступность общего знания, опыта, идей. Дали возможность подражать чужому мастерству в создании произведений искусства. Как писали ученые Ф.Ковард и М.Гроув: «Культурным открытиям, как и вирусам, для распространения нужны совершенно особые условия — прежде всего… большие общающиеся друг с другом группы, способные заражать друг друга». Плоды новых творческих способностей человека, в свою очередь, пополняли общедоступный запас знаний, способствуя дальнейшей эволюции человека, усложнению его психической деятельности и формированию нового облика общества. В дальнейшем, когда появилась возможность отчуждать и распространять индивидуальные знания, фиксируя их в материальных источниках, культурный прогресс стремительно ускорился. «Это неизбежно приводит нас к сегодняшней тесноте и многолюдности. Никогда ранее люди не собирались вместе в таких больших городах, не получали доступа к огромным областям знаний одним нажатием клавиши на клавиатуре и не распространяли новые идеи, схемы и чертежи по обширнейшим социальным сетям интернет-пространства. И никогда ранее темпы создания нового не ускорялись так резко, заполняя нашу жизнь новыми фасонами одежды, новой электроникой, новыми машинами, новой музыкой и новой архитектурой» – говорит в уже упоминавшейся статье Х.Прингл.
Основой любого творчества служит доступное автору богатство накопленных ранее достижений культуры. Это богатство автор преобразует в неповторимые художественные произведения с помощью выработанных в ходе длительной эволюции креативных навыков. Без этих факторов прекратится свободный полет ассоциаций. И тогда слабо помогут самые выдающиеся аналитические способности гения, запертого в башне из слоновой кости. Все создаваемое творцом, как бы ни было оно оригинально, прочно укоренено в накапливаемом тысячелетиями культурном всеобщем достоянии. Да и само творчество, как социальное явление, с начала современной цивилизации плотно вплетено в ткань общественной жизни. Оно является следствием развития общества и одновременно его же причиной. Как показали многочисленные исследования, творчество — не удел избранных, но распространенное человеческое качество, приобретенное в ходе эволюции. Сама способность творить выделяет человеческий вид из общего биологического фона. Рождаясь человеком, приобщаясь к обычной жизни общества, каждый поневоле осваивает креативные навыки. Уровень мастерства может различаться. Иногда весьма существенно. Но его плоды в любом случае увеличивают всеобщее достояние, расширяя возможности следующих поколений мастеров. Творчество — словно гигантский, все быстрее раскручивающийся маховик, набравший максимальное, на пределе человеческих способностей, вращение в современную информационную эру, с ее безграничным общением, бездонными кладезями контента, всесторонним образованием и всеохватной креативностью. Может ли в таких условиях автор, столь зависящий от всемирной культурной кладовой, щедро поставляющей ему материал для творческой деятельности, заявлять о том, что монопольное право на созданный результат принадлежит исключительно ему одному? И насколько обоснованно его требование ограничить доступ общества к такому результату? Нет ли здесь какого-то непонимания законов развития нашей цивилизации в последние 100 000 лет, кои небольшая группа представителей креативной индустрии пытается подменить собственными правилами, придуманными, по глобальным меркам, буквально вчера?
Конечно, не стоит впадать в крайность, и призывать к полной отмене авторского права. Американский судья показал в деле Emerson v. Davies 1845 г., куда могут завести подобные рассуждения: «Мысли каждого человека, в большей или меньшей степени, есть сочетание того, что ранее уже думали и выражали другие люди… Если мы не считаем объектом авторского права книги, чье содержание не является новым или оригинальным, следует признать, что в наши дни вообще отсутствуют какие-либо основания для авторского права. В поисках произведений, достойных охраны, нам придется углубиться в далекие, почти античные времена».
Тем не менее необходимо осознать, что нынешнее интеллектуальное право во многом представляет собой слабую попытку перекроить тысячелетнюю социальную практику творчества, предоставить небольшой группе лиц возможность извлекать из нее личную материальную выгоду, придав этому видимость создания экономических стимулов для авторов. Но авторов не стимулируют богатства, пусть и весьма серьезные, оседающие в карманах посредников. А сегодня ситуация такова, что более-менее достойное вознаграждение за свой труд получает крайне незначительное количество созидателей. Все многообразие социальных и психологических функций творчества было отброшено во имя единственной экономической функции — обогащения тех, кто застолбил свои права на кусочек всеобщего достояния. Когда искажается отлаженный веками культурный процесс. Когда отыскиваются все новые способы законодательно запретить то, что лежит в сердцевине нашего общества. Безусловно, труд авторов должен и может быть вознагражден. Особенно тех авторов, кто посвящает жизнь развитию своего таланта. Но с обязательным условием, что они обеспечат достаточную возможность использовать результаты их труда во благо последующих поколений. К сожалению, в условиях постоянного противостояния общества и правообладателей любые попытки найти компромисс в рамках действующей несбалансированной системы копирайта обречены на неудачу. Необходимо заново осмыслить, как возникает творчество, что его поддерживает и для чего оно необходимо человеку. И на этой основе переработать правила поведения, расставив верные приоритеты. Надо заметить, что подобные попытки в теории интеллектуального права уже предпринимаются. В результате, создаются весьма познавательные модели обновленной системы норм, учитывающие действительные интересы и авторов, и общества, а также реальные функции творчества. Они рассчитаны на действительное экономическое обеспечение авторов и, в то же время, на расширение доступа общества к творческим результатам. К более подробному рассмотрению некоторых моделей мы еще вернемся в одной из ближайших статей.